Двадцать пять лет назад на рок-концертах, где выступали сразу несколько известных групп, все музыканты непременно пели песню «Поплачь о нем» группы «Чайф», а слушатели вставали и брались за руки…
– Слушает ли сегодня «Чайф» молодое поколение?
– Вы знаете, самое интересное, что слушает, но мы не заигрываем с молодым поколением, не стараемся им понравиться. Мы – востребованная группа, все время на концертах, у нас не было возможности стать ретро-коллективом, который иногда достают со словами: «Ух ты, помните, как они гремели 20 или 30 лет назад, давайте-ка их вытащим на сцену на «Дискотеку 80-х», только пыль отряхнем».
«Чайф» – живая и развивающаяся группа, и, надеюсь, современная. Мы закончили новый альбом «Слова на бумаге», который недавно вышел. И услышали вот такое мнение: «Отличная пластинка, актуальная и ни разу не устаревшая».
– А рок интересен именно молодым исполнителям?
– Рок-музыка – это на данный момент абсолютно устоявшийся музыкальный жанр, который прошел все периоды становления. Точно так же, как джазовая музыка была музыкой первой половины XX века, появилась в негритянских кварталах, очень закрытая, на узкий круг слушателей, танцевальная, эротичная.
Потом раз – и эту музыку начали слушать белые молодые студенты, ею стали интересоваться музыкально продвинутые люди. Большие дяди поняли: «Ух ты, на этом джазе можно и денег заработать». Сегодня молодые люди все равно играют джаз, хотя ничего принципиально нового в этом жанре они не предлагают. С рок-музыкой произошло то же самое на данный момент. Наверняка и дальше будут появляться молодые люди, кому эта музыка нравится, они будут учиться ей и будут делать свои произведения по каким-то существующим устоявшимся канонам, внося что-то от себя.
– Как вы относитесь к рэпу, который сейчас, кажется, больше предпочитают?
– Это совершенно не моя музыка. И абсолютно не новая: в 80-х годах в Америке уже были звезды мирового уровня, собирающие стадионы. Для меня в ней слишком много слов и слишком мало мелодии, мотивчиков, которые я могу насвистеть.
А благодаря своей злободневности рэп – вариант современных частушек. Мне кажется, очень созвучно традиции русских культурных уличных развлечений. Приезжали скоморохи в город, узнавали, что тут происходит, быстренько рифмовали, а мотивчик уже готовый, – и раз – люди слушают, открыв рот: «Это же про нашу жизнь!»
Но при этом меня, в общем-то, не пугает этот жанр, он есть и есть. У него есть аудитория. Посмотрим, насколько продержится русский рэп и будут ли люди через 25 лет вспоминать те рэп-хиты, которые сегодня занимают первые места в чартах.
– Как группе «Чайф» удается столько лет существовать в одном составе?
– Чтобы сохранить состав группы, я никаких особых усилий не прилагал, все само собой получилось. Группу составляют друзья, люди в ней появлялись по принципу «насколько хочется быть с этим человеком рядом» и только во вторую очередь по тому, насколько он хороший музыкант.
Ну и чувство ответственности. Слушайте, нам всем по 60 лет, плюс-минус, и люди поверили в идею этой группы. Поверили, наверное, и в меня в том числе. И я несу ответственность и за них, и за их детей, за их внуков. И я не очень себе представляю, как сейчас я, например, скажу: «Так, ребята, все, до свидания, я наберу новых молодых музыкантов. Они будут энергичнее и за меньшие деньги делать то же самое». Просто дико представить.
Самое большое для меня разочарование в современном мире – некая одноразовость. Мы очень поверхностно начали относиться в том числе и к людям, и к искусству.
Это, прежде всего, из-за переизбытка информации. Она сейчас сыплется на тебя сама в таком невероятном количестве, что ты только успеваешь отбрыкиваться – это мне не надо, это тоже не надо, от этого отписаться, а она все равно сыплется.
В 80-е – 90-е годы, если тебе что-то нравилось, ты хотел это сохранить. Друг из школы – и ты с ним будешь до конца, пластинку будешь хранить, переезжая, возить ее с собой; книжки – это твоя библиотека, и ты их тоже хранишь, да даже джинсы ты будешь штопать и зашивать и проносишь много лет. Ты мог несколько недель провести в поисках, чтобы найти одну запись или один альбом, потом ехал, переписывал и потом как минимум несколько недель слушал каждый день внимательно, вдумчиво. Если попадалась пластинка, ты ее знал практически наизусть. Сейчас друзья одноразовые, познакомились в соцсетях, раззнакомились. Любовь одноразовая: быстро встретились, быстро сделали свои дела, разочаровались, расстались. Книжки одноразовые, фильмы одноразовые, музыка одноразовая, хранить ничего не надо. Если вдруг мне понадобится, я снова найду это в сети.
А мы как-то старались собрать багаж опыта, знаний, привязанностей и до сих пор таскаем этот рюкзачок за собой. Современное поколение отличается от нас именно этим, что они налегке, им не нужен никакой этот багаж. Они уверены – если что, они всегда все найдут.
– Вы ведете какие-то личные странички в соцсетях?
– Мы понимаем, что есть реалии современного шоу-бизнеса, что у группы должны быть аккаунты в соцсетях, они у нас есть, и мы даем туда ровно столько, сколько пресс-секретарь сочтет нужным. У меня лично нет никаких страничек ни в каких соцсетях, мне это просто не надо. Я не собираюсь свою личную жизнь превращать в подобие реалити-шоу.
– В одном из интервью вы сказали, что самые сложные гастроли в вашей жизни – это поездка в Чечню, к срочникам, во время Первой чеченской. Как вы вообще попали на эти гастроли?
– Мне позвонил Саша Любимов, как раз в 1994 году организовавший программу «Взгляд», со словами: «Мы с программой хотим поехать на 23 февраля к нашим ребятам, к военным. Спросили их, кого из артистов привезти с собой, они сказали – Макаревича и «Чайф». Андрей едет. А вы?» «Мы тоже поедем», – ответил я.
Я ехал и представлял себе, что встретим широкоплечих накачанных парней-десантников, которые кирпичи о голову сломают. Приезжаем, нам говорят: «Ребята только из боя, большие потери, можете как-то приободрить их, пообщаться, поиграть?»
Мы в солдатской столовой сидели на столах, играли, разговаривали. А перед нами – солдаты-срочники, в грязных бушлатах, испуганные, молоденькие, возраста наших сыновей.
В итоге было где-то пять или шесть выступлений, а к концу третьего дня – как раз съемки программы «Взгляд». Ребята лежали на кроватях, а я впервые (это была премьера песни) исполнял «Силы небесные». Трижды начинал, а потом – душили слезы, останавливался и по новой.
– О девяностых вспоминают чаще с негативом. А есть ли что-то, за что можно вспомнить это время добрым словом?
– Плохо было в бытовом отношении – с продуктами, одеждой, лекарствами. Помню, как моя жена стояла с коляской в огромной очереди, чтобы по талонам купить спирт «Рояль» или водку, – твердую валюту, которую можно было поменять на бытовые услуги: заплатить сварщику, чтобы он сварил батарею, сантехнику за починку текущего унитаза.
Но при этом начало девяностых – время больших возможностей. Раньше пробиться в телевизионное пространство было практически невозможным, а в 90-х вдруг в городах стали появляться собственные телеканалы. Мой знакомый два кабеля протянул в общежитие, сделал городское кабельное телевидение. Кто-то – раз, и театр создал, и уже в этот театр билеты продаются и народ идет, мы тоже ездили, давали концерты, и это было уже легально.
Это было время больших надежд и больших возможностей. Казалось, что все, вот сейчас мы сделаем – новое кино, новую музыку…
– Вы когда-нибудь были в ситуации, что еще немного и случится что-то страшное?
– Был момент, когда мне в голову пришла идея полетать на двухместном самолете. Сели с пилотом, взлетели. Он спереди, я сзади. Пилот предлагает: «Сделаем фигуру высшего пилотажа? Не отказывайся, ты ж мужик!» Отвечаю: «Ну давай». И он начал – штопор, мертвые петли, все сделал. Потом говорит: «Что-то горючим пахнет. Приоткрою колпак». Зашли на посадку, сели. Через пять минут подходит пьяный пилот, и когда только успел – вот только что был трезвый, берет меня за руку и говорит: «Пойдем». Подводит меня к самолету, на котором только что летали, показывает, что оторвало какой-то топливный патрубок и весь борт в керосине. Малейшая искра из двигателя, и мы бы вспыхнули и сгорели…
Дома я с гордостью рассказываю жене: такое мужское приключение, опасность! Лена смотрит на меня, а в глазах слезы: «Ты что, дурак?! Если ты уж решился на такой идиотизм, зачем мне это теперь рассказываешь!» Да, мужское и женское восприятие действительности отличается.
– Ваша семейная жизнь тоже за сорок лет не менялась, рождались дети и внуки. В чем секрет прочности брака – нежелание «одноразовых отношений»?
– Думаю, это генетически заложено во мне и в моей жене. У нас у обоих – уральские купеческо-крестьянские корни. У бабушек-дедушек очень похожие истории, да они и жили рядом – в 70 километрах друг от друга. Каждые – из большой русской семьи, по шесть-семь детей. Мои Шахрины сеяли пшеницу, у них была мельница, маслобойня. У предков жены – то же самое. Все были раскулачены, выгнаны из домов, но при этом сохранили крепкие семейные отношения.
И мы всей семьей часто собираемся, все десять человек – мы с женой, дочки, их мужья, внуки. На даче – большой круглый стол стоит, и каждые выходные проводим мы там все вместе.
Все вместе куда-нибудь уезжаем, вот на каникулы большой семьей ездили в Сочи, летом я снимаю дом где-нибудь на море на две-три недели, и мы там все живем. Или садимся в микроавтобус и путешествуем – по Греции, Италии, Испании.
Для детей и внуков – это нормальная семейная жизнь, когда все вместе, поддерживают друг друга.
