Гарик Сукачев всю жизнь шел против общественного мнения и вкусов толпы. Сейчас становится понятно, что он идет еще и против течения времени. Похоже, для возраста он стал неприкасаемым.
«Хорошо, хорошо, робяты», – Игорь Иванович Сукачев меряет шагами просторный туалет президентского люкса гостиницы St. Regis. В унизанных перстнями пальцах – сигарета. Направляясь на встречу с Гариком по медленно замерзающей Москве, я (прим. — корреспондент GQ) гадал, в каком расположении духа будет одна из самых парадоксальных российских рок-звезд. Всем известно, что эмоциональный диапазон Сукачева в минуту может измениться от неистового тушинского панка до степенного гражданина, скорбно рассуждающего о своей жизни на фоне эпохи великих потрясений.
На сей раз от растерянного ветерана боев у белого дома не осталось и следа. Сукачев стоит под софитами – подтянут, бодр и нагл, как в лучшие годы.
Во время съемки артист успешно входит в образ и поддает немного гопнической импровизации – в духе уроженца Мякинино, впервые явившегося на центровую вечеринку и нацеленного на то, чтобы не ударить в грязь лицом. «Часы у вас… Ну, так себе часы», – цедит Сукачев, но покорно добавляет к своим браслетам еще один. Пока Гарик бахвалится перед камерой, мне сообщают, что ранее сегодня он уже заставил купить ему в «Детском мире» тапки с розовыми единорогами (хотел с кроликами, но не было) и чуть не затащил женскую часть съемочной группы в бассейн, выбранный одной из локаций («Девчонки, а чего это вы без купальников?»).
Проще говоря, этот подтянутый хулиган в кепарике (иначе этот головной убор, простите, не назвать) ничем не выдает своего возраста, а ведь Игорю Ивановичу исполнилось шестьдесят. Я вдруг вспоминаю, как в прошлом году на концерте The Rolling Stones в Варшаве Мик Джаггер обратился к публике с речью о местной пенсионной реформе (которая терзает не только граждан РФ). Великий музыкант высказался в том смысле, что он бы с радостью встал на защиту трудящихся, но не может себе этого позволить, поскольку, во-первых, не в курсе законодательства, а во-вторых, принадлежит к несколько иному профсоюзу. «Поэтому я лучше спою», – подытожил сэр Мик. Энергии 74-летнему (на тот момент) Джаггеру хватило на то, чтобы не только закончить длившийся два с лишним часа концерт, но и после него слетать в Россию для посещения нескольких матчей чемпионата мира по футболу.
Все эти мысли роятся в голове при взгляде на Сукачева, который на афишах юбилейного концерта энергично позирует с громкоговорителем (хотя в данном случае слово «матюгальник» куда более релевантно). Первую группу Гарик собрал в 1979-м, она называлась «Закат Солнца вручную» (позабытое обозначение мастурбации). Потом были «Постскриптум», «Бригада С» и «Неприкасаемые», а также множество сольников. Сегодня Сукачев – сам себе режиссер и одновременно человек-оркестр, не желающий почивать на лаврах и готовый все так же опасно и невменяемо рубиться на сцене, как во времена, когда это происходило под воздействием горячительного. Казалось бы, он должен легко окинуть взглядом пройденный путь, но, развалившись передо мной в кресле и вольготно вытянув ноги, Гарик неожиданно решает примерить на себя личину не патриарха даже, а скорее почтенного динозавра русского рока.
«Моя бабушка, которая умерла в 1989 году, рассказывала о том, как жила при царе. У меня это в голове не укладывалось, это было очень далеко. Так же и вы никак не сможете представить времена моей юности. То, что происходило, было сравнимо со взрывом атомной бомбы на атолле Бикини. Или с появлением мини-юбок. Никакой рок-музыки до этого не существовало, и вот в середине ХХ века она появилась. Невозможно описать шок, который тогда объял всех нас. Я всегда привожу один пример: как вы можете помнить зубную боль? Можно рассказать о ней, но вызвать в памяти это ощущение невозможно».
«Нам повезло, вам не очень», – неожиданно резюмирует свой исторический экскурс Сукачев. Но немедленно смягчается: «Вы родились уже с нашим багажом. У вас были какие-то другие открытия – Dandy, потом Sega, но вот этого вы не видели». Разобравшись с мировыми процессами, Гарик все же неохотно переходит к собственному опыту. Он рассказывает, что стихи писал с детства, но никак не мог представить, что их можно петь так же, как заграничные кумиры. Прорывом стали записи «Машины Времени»: «Я понял, что это все не зря, что все возможно».
«Мы вообще не думали о деньгах. Мы хотели быть крутыми, а за это что-то не платят», – продолжает поучение артист. Объяснить, что такое быть крутым, по его мнению, никак не представляется возможным, таким надо родиться. Сам он, по его словам, всегда знал, что будет знаменитым человеком, вопрос был только, как и в чем. То же касается и неповторимого имиджа – «помеси хулиганствующего пролетария и старого солдата, не знающего слов любви». Никакой специальной работы Сукачев над ним не проводил. Манера складывалась хаотически – из опыта жизни на окраине, журналов с героями «новой волны» и общего острейшего желания подчеркнуть свою индивидуальность. По Сукачеву, собственно, эта самая индивидуальность и есть самое крутое, что только может быть.
Говоря о том, как формировалось его представление об облике художника, Гарик не скупится на смелые сравнения. «Вспомните Есенина с Мариенгофом, вспомните желтую кофту Маяковского – все эти пощечины общественному вкусу. Есть и другой путь. Кто-то позволяет себе какие-то выходки, а кто-то, напротив, обращается ко всем на «вы», говорит красивым языком конца XIX века. Таким был Майк Науменко, и я в какой-то момент даже перенял у него эту манеру, это было круто». Науменко, воскрешенного в общественном сознании год назад серебренниковским «Летом», Сукачев вообще выделяет отдельно. «Сегодня это уже, к сожалению, непонятно, но Майк создал рок-язык. Макаревич показал, что на русском можно петь. А Майк, после Андрея, после гребенщиковских переводов Дилана, показал, что рок-язык может быть грубым, жестким, живым». Гарик делает паузу, понижает голос и произносит: «Ты дрянь – лишь это слово способно обидеть». Мы и представить не могли, что так возможно», – слышно, как у Сукачева перехватывает дыхание.
Впрочем, говорить о становлении культуры, в котором он принимал самое деятельное участие, Гарику, очевидно, приятно. Он сыплет сравнениями, говорит, что во многом все это было спортом, но в то же время утверждает, что никакого пантеона не существовало. «Это авторская музыка, там не могло быть никаких иерархий по определению». Я понимаю, что Сукачев будто бы сознательно создает из своих воспоминаний впечатление рассказа о чем-то вроде «Могучей кучки» – собрании творческих единомышленников, занимавшихся более или менее чистым искусством. Он словно умышленно не говорит о том, что рокеры восьмидесятых находились на полулегальном положении и частенько вступали в конфронтацию с советской властью. Когда я пытаюсь вывести Гарика на этот разговор, он осекается и морщится: «Многие мои товарищи по оружию относятся к себе как к Че Геваре. Я к себе так никогда не относился.
Да, иногда нас вязали менты, да, гопники отбивали почки. но всегда найдется тот, кто отобьет тебе почки, – это не примета времени.
А перестройка уж точно началась без нашего участия – по решению ЦК партии».
После смены режима Сукачев в полной мере проявил свою характерную парадоксальность. Сначала стал режиссером, дебютировав фильмом «Кризис среднего возраста», картиной сколь дикой, столь и яркой. Можно ручаться, что сцена кислотного трипа под песню «Телефонные парни» способна и сегодня впечатлить даже тех, кто наизусть знаком с психоделическими кинопоэмами Гаспара Ноэ. Затем он неожиданно взял крен в сторону шансона, будто бы успокоившись, – песни типа «Человек-привычка» или «А за окошком месяц май» имели мало общего с дикими и опасными выступлениями «Бригады С» восьмидесятых.
Однако сегодня все вернулось на круги своя – если в случае с моим переменчивым собеседником вообще можно говорить в подобных терминах. «Учитывая, что мы те ребята, которые все это в этой стране начинали, то я себя, конечно, считаю рок-музыкантом. Но вообще я определяю себя как человек-никто. Или мистер Икс», – посмеивается Гарик. Предстоящая дата, по его словам, заставила мобилизовать старую любовь к заграничным коллегам: «Смотришь выступления The Rolling Stones или Оззи Осборна и понимаешь, что вот только так и надо. Я понимаю, что сейчас самое время снова пошалить. Я хочу подохнуть на сцене – это клево, это самая мужская штука, которая может быть. В общем, смотрю на них и думаю: «Займусь-ка физкультурой», – хохочет Сукачев, сообщая, что для поддержания плавает и немного работает с «железками». «Раньше боксом занимался, но это уже в далеком прошлом».
В прошлом, по его словам, остались и алкодебоши: «Если бы я пил, как 30 лет назад, то сейчас перед вами не сидел бы. Вот Сережа Галанин знает свою норму, умеет пить красиво. Володя Шахрин такой же. А я не могу, ну, значит, и не надо». Это заявление входит в некоторое противоречие с появившимся несколько лет назад видео полуголого Гарика, требующего вина на ресепшене гостиницы, но для самого Сукачева никакого противоречия снова нет. «Ну какой-то там мудила снял меня в моей любимой «Советской». Что, я о нем думать, что ли, буду? Я крутой, а он кто?» Спорить с артистом в этом случае не представляется никакой возможности. А если кого-то все еще смущает, что мистер Икс будто бы путается в показаниях – идеальным объяснением тому послужит одно из лучших старых сукачевских сочинений с говорящим названием «Оборотень с гитарой». Нам же остается только ожидать, кем еще обернется Игорь Иванович, в очередной раз ударившись оземь.