1979 год.

• Советский Союз вводит войска в Афганистан.
• В пустыне Сахара выпадает снег.
• Ташкентская футбольная команда «Пахтакор» гибнет в авиакатастрофе.
• В Японии выпущен в продажу первый кассетный аудиоплеер.
• В Москве вступает в строй самый большой в мире крытый велотрек в Крылатском.
• А на советской эстраде в этот год звучит это:

Изучение истории в школе обычно начинают с так называемого доисторического периода. Тогда люди, кажется, ходили в шкурах и охотились, кажется, на динозавров с помощью, кажется, каменного топора. Почему «кажется» — потому что доисторический период отличается как раз отсутствием письменных источников и, следовательно, достоверных сведений. Косвенных свидетельств о жизни человека – типа наскальных рисунков или костей художников – тоже немного, поэтому эти разделы в учебниках обычно пишут не историки, а сказочники… Так вот, для русского рока конец 1970-х – это как раз момент перехода от доисторического периода к историческому. От предыдущих десятилетий остались одни легенды о немерено крутых командах. В Москве были «Тараканы» (не «сидовские»), были «Славяне», «Скифы», «Скоморохи», «Удачное приобретение», «Рубиновая атака», «Соколы», «Лучшие годы», «Второе дыхание», в Ленинграде – «Санкт-Петербург», «Аргонавты», «Зеленые муравьи», «За», «Q-69», «Россияне», «Большой железный колокол», в Свердловске – первый состав «Сонанса». Это, понятно, далеко не все, а только те, кто вспоминается с ходу. Все это разнообразие ушло в никуда, так и не оставив следов. Разве что от «Соколов» осталась песенка «Фильм, фильм, фильм», да от «Скоморохов» несколько альбомов, изданных уже позже. Монополия фирмы «Мелодия» на грамзапись похоронила многие интереснейшие проекты виртуозных музыкантов. Однако на рубеже 1980-х любительская магнитозапись стала выходить на серьезный уровень. В активе питерцев числились множество альбомов Юрия Морозова и «Все братья – сестры» БГ и Майка. Москва ответила первыми записями «Машины времени» и «Воскресенья». Сразу же выяснилась разница школ: если ленинградцы с самого начала приняли концептуальный подход к своим альбомам, то москвичи стремились зафиксировать на пленку всю имевшуюся концертную программу. А концепцию можно было подогнать задним числом.

Макаревич Андрей Вадимович. Композитор, певец, гитарист, вокалист, основатель и бессменный лидер группы «Машина времени». С начала 70-х увлекается подводным плаванием и кулинарией. Фирменную гнусавость голоса обрел в двухлетнем возрасте – после того, как его на прогулке уронила нянька.

Идея пришла не мне в голову. Была такая девушка, её звали Оля. Она потом стала директором московского Рок-клуба, а тогда она была молодая журналистка, и ей очень нравилась «Машина времени». Она помогала нам поехать в Таллин на фестиваль. Она говорит: «Слушай, вот у вас песни, которые ужасно перекликаются с книжкой «Маленький принц»». Я страшно удивился, потому что мне это совершенно не приходило в голову. Я как-то и не читал эту книжку в детстве, мимо меня она прошла. Тут я её нашёл, и оказалось, что действительно. Мы одни и те же мысли высказываем немножко разными словами.

Для художественно-концептуального оформления программы пригласили старого знакомого «машинистов», Александра Бутузова по прозвищу «Фагот». Фагот писал стихи и пишет их до сих пор. Как поэт он сотрудничал с группами «Воскресенье», «СВ» и, по некоторым сведениям, с Александром Маршалом. Впрочем, тогда ничем особо выдающимся он еще не занимался, зато выглядел роскошно.

У нас был друг Фагот, любитель Галича, и всякой антисоветчины прочей. Он замечательно читал стихи, когда выпивал. Мы решили, что сделаем такой спектакль: он будет сидеть на сцене, читать кусочки из книги, и они будут соединяться нашими песнями. Сейчас всё это очень наивно звучит, а в те времена это выглядело абсолютно революционно, потому что ни одной нормальной группе в голову такое прийти не могло. Когда зажигался свет, вдруг в углу сцены стоял письменный стол с лампой, там сидел бородатый, волосатый человек, хиповый, у него в руках была старинная книга… зал замирал.

Фрагментами бессмертного творения Антуана де Сент-Экзюпери предварялись почти все песни из программы «Маленький принц». Фагот ездил с группой до 1981 года, когда художественное чтение стало выглядеть окончательным анахронизмом. «Машина» к тому времени была командой относительно разрешенной, выступала на больших площадках по всей стране, за вычетом Москвы, и народ на стадионах ждал рок-н-ролла, а вовсе не внеклассного чтения.

В книге «100 магнитоальбомов советского рока» Александр Кушнир рассказывает о том, как питерский звукорежиссер Андрей Тропилло записал программу «Маленький принц» во время одного из выездов «Машины» в Ленинград. Тогда он одолжил в Пушкинском доме репортажный магнитофон «Nagra», договорился со звукачом «Машины» Игорем Кленовым, записал весь полуторачасовой концерт, сверхудачно растиражировал катушки и на вырученные деньги приобрел самодельный пульт. С помощью этого пульта впоследствии была записана вся классика питерского рока. Так оно и было, но тут нужно иметь в виду: это не та версия «Маленького принца», которая позже распространилась на компакт-дисках. Тропилло писал первый вариант программы и старый состав группы. Подробности – у одного из ветеранов «Машины времени» Александра Кутикова.

Кутиков Александр Викторович. Басист, вокалист и композитор. В «Машину времени» впервые пришел в 1971 году. Самый старший среди «машинистов». 

Тропилло писал с концертов, ещё будучи неизвестным человеком и не имея своей студии. Он писал на одном из концертов первую версию, когда мы еще ездили по сейшенам. «Маленький принц» был программой, которую играла «Машина времени» до 1979 года. То есть это был Маргулис, Серёжа Кавагоэ, Андрей Макаревич, а клавишники у них менялись. Чтец был тот же самый, Сашка Бутузов по кличке «Фагот», замечательный человек. Потом нам пришлось вернуть «Маленького принца» в программу. Это было необходимостью, потому что нужно было придать удобоваримую и понятную форму нашему концерту, чтобы показать его худсовету Министерства культуры и «Росконцерту». В такой театральной форме, с подводками, многие песни приобретали понятное звучание для худсовета (смеется). Это была неосознанная маленькая хитрость, как мне кажется. Тем не менее, нам было интересно играть эту программу. Я абсолютно искренне считаю, что это одна из лучших программ в репертуаре «Машины времени».

Первый вариант «Маленького принца» отличался не только составом группы и аранжировками, но и набором песен. Большинства боевиков, которые составили вторую версию программы, тогда еще не было. А вот песня «Лица» была в «Маленьком принце» с самого начала.

Я её посвятил нашим питерским друзьям тогдашним. Она была написана в год, когда вышел фильм «Ирония судьбы», это я точно помню. Дело в том, что схема «Маленького принца» позволяла варьировать песни внутри, потому что они все были про одно и то же, поэтому их можно было менять. Какую-то убирать, какую-то подставлять.  

Именно в 1976-м «Машина времени» впервые начала регулярно выезжать с концертами в северную столицу. Среди питерских друзей, которым посвящена песня «Лица» — звезды № 1 тогдашней питерской сцены, группа «Мифы», а также мало кому известная команда «Аквариум» во главе со студентом факультета прикладной математики Ленинградского университета Борисом Гребенщиковым. «Машина» полгода играла с «мифовским» гитаристом Юрием Ильченко, однако отношения были безвозвратно испорчены в 1983 году после крайне злой и обидной песни «Про Макара», исполненной «Мифами» на первом рок-клубовском фестивале. А вот с Гребенщиковым Макаревич дружит до сих пор.

1979 год для «Машины времени» начинался тяжело. Группу лихорадило от противоречий между отцами-основателями – Андреем Макаревичем и Сергеем Кавагоэ. Дошло до того, что в апреле после чудовищно неудачного концерта в городском комитете художников-графиков Макаревич объявил о своем уходе из «Машины времени». Оставшиеся Маргулис и Кавагоэ сидели без дела недолго – они тут же решили помочь еще одному бывшему «машинисту» Алексею Романову записать его песни. Так появилась на свет группа «Воскресение».

Датой возрождения «Машины времени» стало 9 мая 1979 года. В этот день Макаревич и Кутиков договорились о возобновлении совместной деятельности. Насчет того, как именно это было, показания главных действующих лиц расходятся. Сам Макаревич в своей книге «Все очень просто» писал, что он случайно встретил Кутикова на улице Горького. У Александра Викторовича иное мнение.

Это мы шли по улице Горького, обсуждая. А встретились мы на студии…

Я-то тебя на улице, по-моему, встретил?

Не, не, не, мы потом с тобой пошли гулять, от ГИТИСа было недалеко.

По «стриту» шляться.

Пошли по «стриту», потом дошли мы, естественно, до кафе «Московское». Где меня знали все швейцары. Я с ними дружил с 15 лет (смеется). Мы взяли немножечко коньячку, какой-то глупости, такой вкусной. Оттуда всё и пошло. Макар был грустен тогда. Нужно было понять и объяснить, я ему сказал: «Ты не расстраивайся, какой-никакой, но всё-таки бас-гитарист у тебя есть». И дальше – поехали!

Вообще-то у Кутикова в это время была своя команда под названием «Високосное лето». Лидером ее был гитарист Александр Ситковецкий, позже создавший «Автограф», а тексты писала Маргарита Пушкина. Вокальные партии Кутиков делил с клавишником Крисом Кельми, а ударной установкой заведовал Валерий Ефремов.  К концу 70-х в «Високосном лете» тоже наметились разногласия, Ситковецкий тяготел к арт-року, Кельми – к поп-музыке, у остальных тоже были свои планы.

У них одновременно случился развал в «Високосном лете», это такое провидение Божие, что всё произошло.

Это я развалил…

Ну ладно?

После разговора с Макаром я пришёл на студию. У нас база была «Високосного лета» на студии, мы оттуда уезжали. Я собрал Ситковецкого, Криса Кельми, , Лёню Лебедева, звукорежиссёра нашего. И сказал: «Ребята, вы меня извините, но, наверное, мы с Валерой уйдём. Давайте обозначим, какой-то срок, доиграем вместе, чтобы не было напряжений между нами. А вы за это время, пока мы будем доигрывать сезон, найдёте себе новых людей». Мы сидели за столом в студии, друг напротив друга, и делили имущество, нажитое долгими годами совместной работы.

В виде двух микрофонов и басовой колонки?

Не, у «Високосного лета» тогда уже аппаратура была серьёзная. Дело в том, что мы все деньги, которые зарабатывали, или большую часть денег… то же самое и в «Машине» было, мы тратили на оборудование, то есть мы все деньги вкладывали в сцену… В аппарат, в сцену, в костюмы, во всякую гитарную глупость и так далее. А Валерку мы уговорили вдвоём с Макаром, в парке Культуры им. Горького. За кружкой пива и за гигантскими креветками в баре «Пльзень». Павильончик такой, очень популярный в то время, там мы ему всё обрисовали. И Валера сказал: «Ты же не сделаешь мне хуже?» (смеется). Я говорю: «Да нет, Валера, нет». 

Хуже Ефремову не стало – по крайней мере, в «Машине» он играет уже полвека и уходить не собирается. И по жизни, и по манере игры он человек очень сдержанный, больше всего любит дайвинг в Красном море и обладает самым фундаментальным образованием среди всех «машинистов».

Валерик – он такой тихий-тихий, а на самом деле, за полтора года работы, после окончания химического факультета МГУ, у него было два открытия, которые официально зарегистрированы, а он такой тихий, тихий… Он занимался поликарбонатами, насколько я знаю. Это всё, что я знаю в химии, благодаря ему.

Вклад Валерия в музыку стал заметен сразу – хотя бы по следующей песне, которая лежала в загашнике уже давно, но только с приходом Ефремова обрела конкретные очертания.

Нам очень хотелось, чтобы эта песня не была кабацкой, не была «умца-умца», хотя она простенькая… И до тех пор, пока Валерик не нашёл этот рисунок, она мне не нравилась. Она всё время звучала, как «умца-умца», а он нашёл рисунок, и она выстрелила в момент.

К слову, «Синяя птица» была написана еще в 1974 году в спортивном лагере МГУ в местечке Джемете под Анапой. Туда поехали комбинированным составом – Макаревич, Алексей «Уайт» Белов из «Удачного приобретения» и барабанщик Юрий Фокин.

Мы летом играли на юге с «Уайтом». В числе всяких американских блюзов и английских рок-н-роллов почему-то он пел одну итальянскую песню. Даже слова помню. Из этого кусочка мелодии «Синяя птица» и родилась. А вот как я написал стих, не помню.

Обратите внимание, что этот вариант песни спел не Макаревич, а Кутиков. Связано это было со своеобразной концепцией программы.

В варианте «Маленького принца» должно быть две позиции – хорошая и плохая.

Андрей – хороший, я – плохой. Так и по жизни мы сохранили эти образы. 

Однако, когда «Маленький принц» ушел в прошлое, «Синюю птицу» стал петь автор. Безо всякой драматургии, просто так.

Программа «Маленький принц» в 1979-1980 годах практически целиком состояла из новых песен. Однако была в ней и пара-тройка старых, заслуженных хитов. Самый древний из них – «Ты или я», он же «Солнечный остров», появился в репертуаре «машинистов» еще в начале 1970-х. Тогда Макаревич и его коллеги время от времени играли с Юрием Фокиным – это был барабанщик группы Александра Градского «Скоморохи». Человек он был тихий и спокойный, а когда садился за барабаны, превращался в зверя – он умел извлекать фирменный звук даже из чемодана, и это не метафора. Героем Фокина был великий ударник Джон Бонэм из «Led Zeppelin». Их, впрочем, слушала вся компания.

«Ты или я» — это абсолютно понятно, это третий «Led Zeppelin», это «Since I’ve Been Loving You» — это до сих пор один из моих любимых блюзов, а тогда я был гораздо более впечатлительный, чем сейчас. На барабанах у нас играл Юра Фокин, временно, это был 1972 год. Он был абсолютно Бонэм, то есть он был его реинкарнацией, потому что Бонэм был ещё жив. Всё это вместе не могло не подействовать на мою нежную юношескую психику, поэтому и была написана эта песня… Каждый новый диск «Led Zeppelin» обсуждался так, как будто новые скрижали от Господа поступили.

Когда собирались компанией, где-то у Андрюшки или у кого-то ещё, на «флэту», как это было принято говорить. «На флэт пойдём?» — «Пойдём». Таскали пластинки с собой, в частности, когда приносился диск «Led Zeppelin», и была песня «Since I’ve Been Loving You», Фокин всегда перед этой песней останавливал проигрыватель и говорил: «Ну, вы – уроды…

Чуваки…

Чуваки или уроды, в зависимости от того, сколько выпито было. «Вот сейчас вот, вот, вот, семь минут тишины, полной тишины» и ставится «Since I’ve Been Loving You» — и все замирают.

В 1979 году, когда «Машина» создавала «Маленького принца», Led Zeppelin создавали свой последний альбом «In Through The Out Door». Создатели тяжелого рока работали в студии группы АВВА. Джона Бонэма не станет через год: два литра водки окажется для него чересчур. Юрий Фокин живет в Америке и работает при православном монастыре. Блюз «Ты или я» до сих пор время от времени всплывает в концертной программе «Машины». А строчкой из этой песни «Все очень просто» Андрей Макаревич озаглавил свою первую книгу.

Флэты 1970-х, на которых слушалось чужое и придумывалось своё, были отдельной песней. О клубах тогда даже и не мечтали, тусовались по квартирам тех, у кого они были. Тогда слово «тусовка» еще не означало бессмысленного прожигания жизни – нет, это было собрание с неясной, но высшей целью. А не только ради портвейна и девушек.

Было несколько мест, был Азер, который жил на бульварах. Он был хорош тем, что у него стояла сумасшедшая аппаратура, зарубежная. Когда мне надели «уши», я и наушников-то не видел, и поставили «Whole Lotta Love» Led Zeppelin, я упал со стула, потому что эффект был сумасшедший совершенно. Меня просто повело вбок, от этого перелёта гитары из уха в ухо, а у Игорька Саульского была «Симфония». Она тоже была громкая. Такая радиола с двумя колонками большими. У него мы сидели, у меня сидели.

У тебя часто мы собирались, конечно. Это называлось субботники, у Андрея родители уезжали на дачу. Июнь месяц, а постольку-поскольку у него сессия, он, естественно, в городе. И на субботник к Макару. Замечательное время. И обязательно встретить рассвет. 

В середине 1970-х «машинисты» вгоняли публику в ступор первыми аккордами «Солнечного острова». Это был фирменный психоделический блюз, музыканты и играли его, как положено, и выглядели соответствующе.

Да, мы были чудовищно модные. Что касается внешнего вида, это было очень серьёзно… Мне одна девушка знакомая, подружка Маргулиса, сшила концертную рубаху, но она была явно с Хендрикса срисована. Она была из такой ярко-зелёной ткани, которую я у мамы спёр, в перчиках таких, в завитушках, а по рукавам и по периметру была пришита бахрома от знамени, золотая. Выглядело это очень круто.

Мне кажется, что внешность любого человека – это в некотором смысле отражение его души. А наше душевное состояние в тот момент было абсолютно солнечным и жизнерадостным, абсолютно беззаботным, несмотря на все сложности, которые были в стране и в жизни. Состояние было соответствующее и внешность такая же.

Пожалуй, центральной композицией программы «Маленький принц» была песня «Хрустальный город». Она получилась многочастной и очень сложной технически, особенно при живом исполнении. Сейчас даже представить себе трудно, на каких дровах все это делалось…

Там кольцо плёнки магнитофонной и четыре головки. В зависимости от этого четыре кнопочки. Все делали ревербераторы из магнитофонной приставки «Нота». Надо было купить ещё две головки, припаять туда. Он выдавал один и тот же эффект с большей амплитудой. Этого было достаточно. И мы купили по объявлению в газете шведский ревербератор «Swiss Echo». Он, конечно, очень скоро стал ломаться, потому что мы не включали его. Специальной спичкой прижимался валик, чтобы плёнка крутилась, но всё равно крутилось неравномерно, поэтому получался потрясающий эффект «Бу, бу, бу… бу».  Все говорили: «Как вы это делаете? Как?». А мы с серьезным видом отвечали: «Работаем над этим, в общем…»

В самых ранних песнях «Машины» практически нет клавишных, потому что в середине 1970-х клавишники в команде менялись часто и бессистемно. Поэтому на долю еще одного новобранца 1979-го года Петра Подгородецкого выпадали лишь немногочисленные подклады. Которые, впрочем, подчеркивали присущий «Хрустальному городу» сладкий привкус психоделии.

«Хрустальный город» тоже создавался с четкой оглядкой на британский первоисточник. Ориентиром для группы стали альбомы Pink Floyd первой половины 1970-х. В первую очередь – «Обратная сторона Луны».

Это было какое-то пинкфлойдовское увлечение. У нас было несколько песен очень претенциозных, очень сложных по устройству.

«The Dark Side Of The Moon», да, в 1974-м году как раз вышел, но дело в том, что мы слушали Pink Floyd намного раньше, где-то с 1971-го. «Meddle» и всё, что было до «Дарк сайда» — это не менее интересно для тех, кто любит Pink Floyd. Психоделика мощное было направление, сознание открывало в тот момент.

Золотой век Pink Floyd тем временем подходил к концу. Как раз в 1979 году вышел The Wall или просто «Стена»  — последний классический альбом группы. Впереди была постановка грандиозного шоу, уходы и воссоединения участников, судебные процессы и мировые турне, но к музыке это уже имело мало отношения.

К 1979 году возрожденная «Машина» неожиданно обзавелась базой и студией. По крайней мере, так тогда казалось музыкантам… Студия, она же репетиционная база, находилась в здании ГИТИСа. У «машинистов» там был свой человек. Свой человек числился в ГИТИСе уборщицей. Звали уборщицу Александр Кутиков.

Я в должности уборщицы. (смеется) Полтора года я там числился. Не было другой единицы, не было единицы «звукорежиссёр», хотя я работал, естественно, звукорежиссёром, участвовал в учебном процессе и так далее. Там радиоспектакли делались. Был предмет такой — «основы радио и телевидения», для чего эта студия и была создана. 

В ГИТИСовской студии, бедной, но все-таки настоящей, Кутиков к лету 1979-го года записал альбом «Високосного лета», первый двойник «Машины времени» — он вышел через много лет под названием «Это было так давно» — и дебютную программу «Воскресения». Свежесобранная «Машина» с азартом приступила к репетициям, но тут пришел лесник – то есть пожарник – и всех разогнал. Действительно, уже в октябре по требованию пожарных студию опечатали. При этом пропали оригиналы альбомов «Високосное лето» и «Это было так давно». Приличная копия второго обнаружилась только в конце 1980-х у Александра Градского – она и вышла на диске.

Для нас эти записи были, скорее, таким приятным времяпрепровождением. Интересно было послушать со стороны, как же ты всё-таки звучишь. Те записи, которые делали на домашние магнитофоны из зала во время концерта, они не давали нам возможности почувствовать, что же мы собой представляем.

Итак, пришлось забыть о студии и рассчитывать только на концертные, любительские записи. Они-то и вошли в альбом «Маленький принц». Вспоминает Андрей Макаревич:

Это запись, которая была сделана во время сдачи нашей программы худсовету, поэтому там нет аплодисментов, потому что в зале сидело всего 12 человек. Играть было очень тяжело. Когда ты должен играть с полной выкладкой, со светом, в костюмах, в запланированных местах, там, где должна быть хоть какая-то реакция — её нет, просто полная тишина.

Зато чем меньше аплодисментов – тем меньше шумов на записи! Да и трудно было ожидать восторгов росконцертовского худсовета при исполнении радикально тяжелых вещей. Таких, например, как следующая.

Это было уже с Ильченко. Это было мое второе увлечение – тяжелый хард плюс Mahavishnu Orchestra. Есть там такой кусочек с переменным размером. Это было уже влияние джаз-рока такого продвинутого.

Песня «Дай мне ответ» была написана еще в 1976-м, во время альянса «Машины» с питерским гитаристом Юрием Ильченко из «Мифов». Этот тяжелый гитарный боевик, с хриплым ревом Кутикова, с импровизациями в духе команды Mahavishnu Orchestra, возглавляемой великим джазовым гитаристом Джоном Маклафлином, вбивал в пол чиновников из Росконцерта. Тем не менее, «машинистам» было нечего терять: Росконцерт уже тогда был организацией более-менее рыночной. То есть он не получал денег из государственного кармана и вынужден был зарабатывать их сам. И «Машина» была для него просто подарком — группа собирала любой стадион любое количество раз, а сама получала копейки.

Мы на тот момент жили тем, что играли по 18-20 концертов в месяц, получая, двойные ставки. Если Дворец спорта — 20 рублей с концерта, 10 рублей, если это обычный зал.

Да. С этого ещё платили налоги, как полагается, и так далее. Потом приходилось жить на два дома. Есть семьи, есть дом в Москве, а есть гастроли. Есть эти деньги – нет, их не видно было вообще. Нужно же есть, пить.

Особенно пить.

Самым обидным было то, что группа получала деньги не за отработанное время, а за «выход». Как и конферансье, например. Но ставка конферансье была 17 рублей, а «машинистов» — по червонцу на нос. При том, что ведущий работал меньше минуты, а машинисты – больше часа.

Из предыдущего, кризисного периода «Машины времени» Макаревич принес в новый состав немало песен, которые были написаны им еще в 1977-1978 годах, но как-то не получались. Да, собственно, и развалилась-то старая команда как раз потому, что исчезло взаимопонимание и, как следствие, способность к коллективному творчеству. В одну из самых тяжелых минут Андрей Макаревич сочинил песню, без которой теперь трудно представить себе «Машину времени».

Мы с дудками расставались уже, и с Кавой расставались, и с Маргулисом.

Правильно, значит, это уже 1978-й год.

1978-й, да? Кутиков, несмотря на то, что он старше, у него с памятью лучше, он помнит даты. 

Я приехал к нему в очередной вечер, просто так. Посидеть, выпить, отдохнуть, пообщаться, очень приятно ведь общаться с умными и хорошими людьми…

То есть со мной?

Ну, да. Ты правильно подумал. И у Андрея было не очень хорошее настроение. Он взял гитару, уже ближе к вечеру, когда мы выпили прилично и поели чего-то вкусного. По-моему, крысу какую-то он зажарил, нутрию, у нас было такое увлечение.

Всё помнит! (смеются)        

И вот он мне сыграл одну песню, я говорю: «Ну что, так плохо?» (смеются) Он говорит: «Знаешь, тяжело». Я говорю: «Терпи». И вот как-то вот так прошёл этот разговор. Я такие моменты помню.

Песня срослась уже на первых репетициях обновленной «Машины». Потом ее перезаписали для фильма «Начни сначала», в котором снимался Макаревич, и выпустили на первой долгоиграющей пластинке «В добрый час». С 1979-го песня «Свеча» — в сет-листе большинства концертов «Машины времени». 

Любимое состояние – это когда пишется. Искуственно его вызвать сложно, честно скажу.

Из четырех участников нового состава «Машины времени» мы уже рассказали о троих. Точнее, двое из них рассказали о себе сами… Так вот, четвертого звали Петр Подгородецкий. И был он клавишником.

А он сидел всё время в студии в ГИТИСе, чего-то он тусовался, он пришёл из армии, к этому моменту. Он сидел всё время, играл на пианино, как тапер такой. Я говорю:

— А кто это такой?

— А это Петя.

— А что он делает?

— Да ничего не делает.

— Может, возьмём?

Почти так, да. Почти так. Дело в том, что за две недели до того, как мы его пригласили в «Машину времени», он был взят в состав «Високосного лета», вторым клавишником. «Блюз каприз» стал очень популярен в исполнении ансамбля «Автограф», потому что «Автограф» —  это остатки «Високосного лета», как раз с Петей придуманные. После того, как он прорепетировал, три-четыре репетиции, Андрюшка убедил, что перспектив работать в нашем коллективе будет больше. Боюсь, на свою седую голову.

Подгородецкий впервые покинул «Машину» в 1982-м, после выхода в «Комсомольской правде» недоброй памяти статьи «Рагу из синей птицы». Эта статья, кстати, украшает обложку альбома «Маленький принц». Вернулся клавишник в 1990-м, а в декабре 1999-го был со скандалом уволен. Но все это будет через 20 лет, а пока, в 1979-м, трудно было представить себе «Машину времени» без него. Как, например, в следующей песне, рассчитанной как раз на рояль и синтезатор. То есть на Макаревича и Подгородецкого.

Мы не имели возможности играть ее на концерте, потому что я тогда был гораздо более упёртый. Мне казалось, если песня требует рояля, по-другому её никак играть и нельзя. Она не будет звучать с гитарами. А если в каком-то клубике было пианино, оно было раздолбано и расстроено, и подзвучить его было невозможно, нечем. Поэтому «Снег» игрался очень редко. Если сказать, что натолкнуло на запись, безусловно, пластинка Bee Gees под названием «Horizontal». Они тогда ещё пели не кастрированными голосами, а нормальными. Тогда нам это казалось очень красивым почему-то. У них были дивные гармонии, с постоянными разрешениями…

Между тем жизнь вокруг музыкантов не то чтобы била ключом – не такое было время, –  но все же потихоньку шевелилась. В преддверии грядущей Олимпиады в СССР стали потихоньку привозить западных гастролеров. В год их приезжало меньше, чем теперь в неделю, но все же! На открытие первого в стране четырехзвездочного отеля «Космос» французская сторона привезла Джо Дассена – и Проспект Мира встал на несколько часов. Но настоящей сенсацией стал визит Элтона Джона. Правда, в акустическом варианте, с перкуссионистом Рэем Купером. Впервые страну посетила рок-звезда мирового масштаба, находившаяся на пике славы. До этого – да и многие годы после – к нам выбирались лишь сильно потускневшие звезды, да и то нечасто. Впрочем, здесь они еще котировались.

Первый приезд, который «голову повернул» — был Клифф Ричард. Он приехал гораздо раньше. Первый раз, когда мы услышали настоящую, живую западную музыку. Какой-то человек с балкона крикнул: «Клифф, я ждал тебя 20 лет!». Его тут же повязали. Попасть было невозможно. Стояли люди, которые джинсы меняли на билеты. Джинсы – это было самое святое, что у человека могло быть по тем временам… А потом приехали Boney M, а потом уже Элтон Джон.

Элтон Джон приехал с Рэем Купером. У них такая была камерная программа. Это было очень неожиданно для многих людей, потому что Элтон Джон всё-таки тогда воспринимался как рок–н–ролльный музыкант.

В любом случае, в 1979-м «машинисты» не столько смотрели чужие концерты, сколько играли свои. Песен хватало. Вот еще один боевик из той, самой забойной версии программы «Маленький принц»

«Право» была одной из первых песен, которую мы сделали в новом составе.

1979-й год. Андрюшка приехал из Польши и привёз сразу несколько песен.

А слова я знаю откуда. Я очень ругался с тогдашней женой. Мы ругались, и она сказала: «Я имею право», я ответил: «На то, что слева и на то, что справа» и тут же понял, что сейчас из этого получится песня. Ругань прекратилась, я потребовал, чтобы она нашла блокнотик и бумажку, дело было ночью, она очень удивилась, но ссора на этом закончилась.

А строчку «В этом мире случайностей нет» потом процитирует Борис Гребенщиков в «Контрдансе».

Если музыкальная жизнь была вялой, то в кино появлялись работы эпохальные. В 1979 году страна смотрит «Место встречи изменить нельзя». В главной роли – практически запрещенный Высоцкий. На экране он спел всего одну песню – и то не свою, и то кусочек. Зато сыграл просто невероятно.

«Место встречи» очень нравилось. Высоцкого не так часто показывали, поэтому каждое его появление было событием. Ещё и в главной роли, по-моему, лучшая его роль. Это было очень здорово. 

В это же время выходят телефильмы «Знакомство» и «Красным по белому».  Василий Ливанов становится первым советским Шерлоком Холмсом – и никому в мире по сей день не удается дотянуться до заданной им планки. Мало кто знал, что ради этой роли он пренебрег другой, не менее козырной. Режиссер Георгий Юнгвальд-Хилькевич планировал взять Ливанова на роль Атоса в экранизации «Трех мушкетеров». Но после проб артист исчез – и Атосом стал Вениамин Смехов из Театра на Таганке. Страна приняла фильм «Д’Артаньян и три мушкетера» с восторгом, которого «машинисты» отнюдь не разделяли.

Мне это не понравилось с самого начала. Показалось абсолютной «клюквой». У меня был любимый французский фильм «Три мушкетёра», который шёл на экранах, когда я ещё учился в школе. Он был роскошный, с великолепно подобранными артистами, драками, фехтованием. Они были очень похожи на то, что я себе представлял, читая книгу. Чёрт возьми, кто если не французы должны снимать про «Трёх мушкетёров»? А тут, как у Жванецкого, «даже у лошадей наши морды».

Изумительный фильм, с Милен де Монжо, которая играла Миледи. Там не лицо, а образ очень красиво был сделан. Андрей абсолютно прав, мои ассоциации были точно такие же, как у него. Это был фильм, в котором персонажи полностью соответствовали моему представлению.

Потом мне страшно не понравилось, что из «Трёх мушкетеров» сделали мюзикл. Всё-таки для меня, это была героическая история про настоящих мужчин. Какие тут песни, чего они скачут и поют, понимаешь?   

Действительно, у «Машины времени» было несколько другое представление о прекрасном. Если и романтика – то неброская, практически домашняя. Как в следующей песне:

Она мне представлялась какой-то дилановской балладой. Сначала игралась очень просто, а потом, когда пришли Петя и Саша. И они сразу стали делать красивые аранжировки, с симфоническими и псевдосимфоническими клавишами и прочими радостями. До этого у нас не было такой возможности. Мы долго играли гитары, бас и барабаны, и были счастливы. Потом взяли дудок, нам казалось, такая краска, ещё и дудки появились. А клавиш у нас не было до Пети.

Александр «Фагот» Бутузов произносит последние строки песни «Три окна» и группа уходит за кулисы. Выжимают промокшие до нитки костюмы – сделанные, между прочим, Славой Зайцевым – и готовятся ко второму отделению «Маленького принца». Музыкантам разрешат играть эту программу, но не в Москве – в столицу их пустят уже в перестроечные годы. Причина этого не особо афишировалась, но тем не менее:

Дело в том, что был один из заместителей министра культуры СССР, не буду называть его фамилию, но эта история была передана детьми этого человека дословно. Накануне нашего концерта дочь этого замминистра, молодая девушка, сказала, что они с мужем хотят пойти на концерт «Машины времени»: «Завтра концерт в театре Эстрады. Забронируй нам, папа, пару билетов, как замминистр». Он говорит: «Какая «Машина времени» — это «Машина с евреями»! Кто их туда пустил?». С этого началась вся эпопея, и нам закрыли этот концерт. И после этой фразы в министерстве культуры СССР «Машину времени» в кулуарах называли «Машиной с евреями».

Однако пока никто не знает, как сложится судьба «Машины времени». Не знают этого и сами музыканты. Совсем скоро они вернутся на сцену и продолжат «Маленького принца».

1980 год.

• В Москве открываются ХХII Олимпийские игры.
• Президентом США становится бывший киноактер Рональд Рейган.
• Британская колония Южная Родезия обретает независимость и получает новое название Зимбабве.
• Кинолента Владимира Меньшова «Москва слезам не верит» получает премию «Оскар» как лучший иностранный фильм.
• Свои последние концерты дают «Led Zeppelin» и Боб Марли.
• А среднестатистический советский слушатель заслушивается вот такими шлягерами:

Олимпиада-80 действительно была событием года. На нее было истрачено как минимум три миллиарда долларов.  Под нее заново отстроили чуть ли не пол-Москвы. Появились, например, спорткомплекс «Олимпийский», международный аэропорт «Шереметьево-2» и целый район «Олимпийская деревня» на юго-западе. Столичных детей на две олимпийские недели от греха подальше распихали по пионерлагерям, а весь прочий сомнительный элемент, особенно имевший судимость, выселили из столицы за 101-й километр. Зато в магазинах появились пепси-кола, фанта и соки в маленьких пакетиках с трубочками. Не говоря уже о более необходимых продуктах. Иностранным гостям предполагалось показать товар лицом – и не в последнюю очередь это касалось музыки. На средних волнах открылась радиостанция «Radio Moscow World Service» — полчаса информации, полчаса музыки. Станция вещала на иностранную аудиторию, хотя прекрасно ловилась и в СССР. Программы шли на английском языке, зато музыка была нашей – крутили «Воскресение» и «Машину времени». Для «машинистов» год вообще начинался удачно – песня «Снег» вышла на виниловой пластинке «С Новым 1980 годом». Событие неслыханное. Причем это была нормальная студийная версия.

В марте 1980 года «машинисты» триумфально выступили на фестивале «Весенние ритмы-80» в Тбилиси. Они разделили первое место с Гуннаром Грапсом и его группой «Магнетик Бэнд» из Эстонии. После фестиваля была назначена сдача программы «Маленький принц» худсовету Росконцерта. Теперь мы можем послушать, как это было. По счастью, кто-то – теперь уже и не установишь, кто – подключил свой магнитофон прямо к пульту звукооператора «Машины» Игоря Кленова. Именно благодаря этому неизвестному мы сейчас и слушаем то, что слушаем.

Дело в том, что мы не занимались записью этой программы. Не было другого способа получить у себя дома «Машину времени», только прийти на концерт и записать. Это делали не мы. Это делали какие-то наши фаны, которые писали для себя или для своих друзей. Мы не знаем, рассчитывали ли они это продать потом, но записей было много.

Всего отделений в программе было два – такое построение концерта позволяло музыкантам работать в концертных залах без нагрузки в виде каких-нибудь балерин с юмористами. Росконцертовские правила вообще пакостили музыкантам как могли. Например, репертуар любого ансамбля должен был на 80 процентов состоять из песен советских композиторов. Эта первая в истории СССР мафия грабила всех – и наших героев в том числе.

Когда мы приезжали на гастроли в город Сочи, и нас селили в гостиницу «Дагомыс»… Внизу, в самом роскошном ресторане, играла замечательная команда, я знал руководителя этой команды. Он был из города Тулы, я там некоторое время работал в филармонии. Каждый вечер, после концертов, у нас в этом ресторане был накрыт бесплатный, роскошный стол. Мы просто приезжали, садились, ели, пили, отдыхали и так далее. Это всё было за счёт музыкантов. Они сказали, что всё, что они заработали за последние три года, это на наших песнях. Они не могли в рапортички вставлять авторов Макаревича или Кутикова, запрещалось это делать. Нужно было вставлять Тухманова, Пахмутову и так далее. Они хотя бы этим хотели компенсировать нашу нищенскую жизнь. Мы были по сравнению с ними нищими людьми.

Тонкость ситуации была в том, что все эти рапортички шли прямиком во Всесоюзное агентство по авторским правам, которое перечисляло Тухманову и Пахмутовой деньги за исполнение якобы их произведений. Настоящие же авторы с этого не имели ничего, кроме таких вот расплывающихся перед глазами путевых впечатлений. Во время одной из подобных поездок в Крым и была написана песня, открывающая вторую часть «Маленького принца»

«Никитский Ботанический сад» был написан абсолютно с натуры в Никитском Ботаническом саду. Глядя на эти экскурсии потные, которые ходят от дерева к дереву. Всё это очень смешно выглядит. Что касается музыки, это было смешанное влияние Маккартни и Утёсова.

Вот так оказалось, что корни «Машины времени» лежали не только в англо-американском рок-н-ролле, но и в наших довоенных фокстротах. «Машинисты» подтвердили это уже следующей песней. Новобранец «Машины» Петр Подгородецкий тоже внес свой вклад в программу «Маленький принц». Он пришел со своей очень забавной мелодией, на которую Макаревич удачно наложил текст.

«Ах, что за луна» — это была Петькина музыка. Могу сказать точно, что текст песни «Ах, что за луна» и текст «Поворота» был написан в один день в течение полутора часов. Я пошёл куда-то выпивать, тут мы с Кутиковым расходимся. Потому что он говорит «в «Московское»», а у меня такое ощущение, что я пиво где-то пил. Значит, я начал в «Пльзене» и написал там «Луны» кусок. Мне страшно понравилось, потому что Петя картавил, а я написал текст так, что там не было буквы «р». И вообще он получился смешной. Значит, я поехал на студию, а по дороге зашёл в «Московское», выпил винца ещё и написал «Поворот». Пришёл, просто гений… меня распирало от величия, потому что я принёс сразу два текста. 

Возможно мы с вами еще доживем до тех времен, когда места похождений героев программы «Летопись» будут отмечать мемориальными досками. Причем, старые питейные заведения Москвы будут вымощены этими досками, как печка изразцами. Например, на месте бывшей кафешки «Пльзень» в парке культуры имени Горького будут располагаться как минимум две таблички, связанные с «Машиной времени». На одной будет написано: «Здесь в 1979 году Андрей Макаревич и Александр Кутиков пригласили в группу барабанщика Валерия Ефремова». На другой – «Здесь в 1979 году Андрей Макаревич начал сочинять тексты песен «Ах, что за луна» и «Поворот». Вообще, об этой пивнушке музыканты вспоминают с особым чувством. Куда теплее, чем, скажем, о концертных площадках того времени.

Ассортимент был такой: либо пиво есть, либо пива нет.

И креветки. Либо есть, либо нету.     

Подозревать о том, что есть ещё какие-то сорта — на тебя как на марсианина смотрели. В принципе, оно называлось «Жигулёвским», позже появился «Ячменный колос», потом было «Останкинское» — это уже для эстетов, тёмное. Оно было дорогое, его мало кто пил. «Рижское» еще было.

Да, но «Пльзень» отличался от других мест тем, что там иногда бывало настоящее чешское пиво. Постольку–поскольку «Пльзень» как бы подразумевал связь с Чехословакией. Два-три раза в месяц там было действительно чешское пиво, и официанты своим, очень близким людям, сообщали.

У нас на разливе работал товарищ по имени Боря. Он мог, по нашей просьбе, наковырять из двух тарелок креветок, потому что они разной величины. Выбрать нам покрупнее, это уже был самый большой блат, который можно было себе представить.

Называлось это конкретно. У Бори спрашивали: «Боря, слоны есть?». «Сделаем». (смеется)

При взгляде на трек-лист второй части «Маленького принца» сам собой напрашивается плохой каламбур. Дескать, «алкогольная тема плавно перетекла и в следующую композицию». На самом деле ситуация к смеху не располагала. Это сейчас в центре Москвы или Питера чуть ли не в каждом подвальчике можно выпить кофе или чего покрепче, посидеть с девушкой или даже посмотреть концерт. А тогда в многомиллионной столице одной шестой части суши приличные забегаловки можно было пересчитать по пальцам. Да и в тех сервис был, как принято говорить, «ненавязчивым».

Довольно-таки трудно себе представить Москву того времени сейчас. Сейчас заведения есть на каждом углу, а тогда было «Московское», как главное центральное, куда было очень трудно попасть, не пускали туда… Дикая очередь стояла в кафе «Космос», которое было чуть ниже, и всё! Ещё было «Молодёжное». На проспекте Калинина была «Метелица». И когда открыли кафе «Лира», конечно, туда сразу ломанулся народ.

[Написана] просто в кафе «Лира». Сидя в углу, выпивая в течение какого-то вечера. Было довольно криминальное местечко, хиппово–уголовное. Но особо тебя там никто не трогал.

Алкогольное заведение. Там всё по полной программе. 

Значит, вина, отечественные, естественно. Сухие и крепкие, да. Потом уже коктейли, коктейлей было три вида: «Шампань-коблер», это для девочек, рубль 27. А «Международный», это уже коктейль с коньяком, рубль 82 стоил, дорогой коктейль. Но с него можно было с копыт слететь. Он был градусов 40. Значит, ликёр с коньяком, какая-то жуткая ахинея. И «Молодёжный» был коктейль, да? Всё.

И для своих, для своих наливали водку с апельсиновым соком.

Но это было, когда открылась гостиница «Россия». На втором этаже был бар. Туда надо было проходить, кося под иностранцев. По одежде мы подходили, и надо было только задурить голову швейцару, поэтому выучивалась какая-то фраза, например, на итальянском. Этого как раз хватало, чтобы проскочить мимо швейцара, иногда срабатывало.

Однако были в жизни артистов не только нищета и бытовое хамство. Была и народная любовь – да такая, какой потом не стало. В первые годы перестройки появился какой никакой, но рынок – и стало очевидно, что вкусы у людей разные: одному подавай арбуз, другому — свиной хрящик, кому блатняк, кому авангард. В основном, блатняк, конечно… А тогда выбор был невелик, любили тех немногих, кто сумел как-то пробиться – но зато уж любили до самозабвения. Причем любовь эта принимала порой самые экзотические формы. Вспоминает Андрей Макаревич:

У меня была история, когда я зашёл в какую-то из студий звукозаписи. В гостях у моего приятеля сидел очень толстый человек. Приятель говорит: «Кстати, я тебя познакомлю. Это Макаревич из «Машины времени»». Он на меня посмотрел несколько странно и сказал: «У тебя есть пару дней свободных?», я говорю: «Ну, в общем, да». Тут же свистнул какого-то мальчика, тот сбегал: «Вот тут билет, мы с тобой летим в Якутск». Ты же не был ни разу в Якутске?» Я говорю: «Нет». Он говорит: «Понимаешь, я столько денег заработал на ваших песнях, что я хочу хоть чем-то тебя отблагодарить». Значит, когда мы прилетели в Якутск, нас встречал духовой оркестр, ящики с шампанским и коньяком, снятый пароход, с которого выгнали всех туристов, и мы на этом пароходе поехали на Ленские Столбы. Во времена советской власти это было бредом каким-то, потому что это было невозможно. Он был самый богатый человек в городе, а там жили не бедные люди. У меня эта поездка как страшный сон осталась.

Настроение от таких приключений оставалось исключительно благостное, в нем и создавались песни, подобные следующей.

«Будет день» — я её придумал в 1978 году. Она у нас не получалась в том составе. Мы не знали, как её играть, хотя казалось, на поверхности лежит. Собрались с Ефремовым, с Кутиковым, и с ходу она заигралась. Новые музыканты, как хорошо, чёрт возьми. Люди новые по-другому слышат. Потому что мы устали друг от друга, уже перестали тогда видеть вокруг что-то новое. А тут пришли люди совершенно с другими ушами, головами и масса вещей, которые в том составе не склеивались, раз взяли и полетели.

Я могу добавить только одно. Андрей периодически становится мягким человеком. Когда эта мягкость появляется, тогда очень многое меняется в музыке. Тогда очень легко находить новые решения.

Вторая часть программы «Маленький принц» вообще оказалась несколько полегче первой. Худсовету дали слегка отмокнуть после харда и психоделии, а одна песня оказалась вообще сделана в акустике. Для московской рок-группы того времени – шаг немыслимый.

Я работал в Гипротеатре, совершенно точно, поэтому это год 1975-й. Первая песня, в которой мне было ясно, что она не требует ни барабанов, ни баса. Это, конечно, Дилан и Джоан Баэз, которые в голове крутились. Днём, в обеденный перерыв, вышел на Арбат и написал.

Первая акустическая работа Макаревича потом аукнулась несколькими сольными альбомами, сделанными в той же манере. На первый из них – «Песни под гитару» — перекочевала и одна из композиций «Маленького принца». 

Иногда мы стали делать какую-то маленькую акустическую вставочку. Но на последнем концерте в Тбилиси мы её сыграли первый раз. Её пела Бичевская, но уже потом, в 1980-е годы, она попросила её. 

Еще один кавер этой песни был сделан через 20 лет после ее написания. Впервые лидер группы «Сплин» Александр Васильев спел «Паузы» в эфире одного из музыкальных телеканалов, а спустя три года в 2004-м выпустил на своем сольном альбоме «Черновики». 

Между тем концерт продолжался, публика – 12 человек – потихоньку раскочегаривалась, а дальше должно было быть нечто неслыханное. Сразу после прослушивания «Машина» должна была отыграть два сольных концерта в театре Эстрады. Билеты даже поступили в продажу – чисто теоретически, поскольку до касс они так и не дошли. Зальчик там маленький, кто был – соврать не даст. Ажиотаж, соответственно, был безумный. А дальше случилось вот что: на худсовете раскочегарились не все.

Когда планировались наши концерты в Москве, первые официальные, в театре Эстрады. Люди там двое суток жгли костры, потому что ждали, когда снимут бронь с оставшихся 20 билетов. Накануне приехал товарищ из ЦК партии, с редкой фамилией Иванов. Посмотрел в пустом зале, в темноте, в пустом зале нашу программу и сказал: «Не стоит. Вы знаете, это как-то мрачновато и пессимистично. Не надо. Рановато в Москву пускать этот коллектив». На этом наша счастливая жизнь закончилась, после этого в Москву нас не пускали 6 лет.

Что там был за Иванов в 1980 году – теперь уже и не вспомнишь. «Машину времени» действительно не пускали в Москву до 1987 года. Но в 1988-м они уже играли в Лужниках. А в 1999-м, через 20 лет после «Маленького принца» – в «Олимпийском». Играли почти той же компанией –  плюс Маргулис. И, как выяснилось после концертов – минус Подгородецкий.

Вообще, рубеж десятилетий располагает к предсказаниям. Единственной актуальной европейской группой, пластинки которой в 1979-1980 годах свободно продавались в СССР, был шведский квартет АВВА. Тогда в рок-н-ролльных кругах их было принято презирать и считать попсовиками. Это потом, уже в 1990-х, у них как-то вдруг обнаружились и блистательные мелодии, и очень непростые аранжировки, и язвительные во многих случаях тексты, и великолепные голоса. Так вот, в конце 1979-го АВВА в одной из лучших песен тоже попыталась заглянуть в будущее – правда, не на 20, а на 10 лет. Дескать, кончается одно десятилетие, наступает следующее, и кто знает, что нас ждет в конце 1989-го?

А начало десятилетия между тем предвещало мало хорошего. Из-за ввода советских войск в Афганистан московскую Олимпиаду проигнорировали США, Канада, ФРГ, Китай и Япония. Олимпийские объекты, предназначенные для заморских гостей, пустовали, так что туда волей-неволей заселяли и наших сограждан.

Да, я очень хорошо помню. Мы приехали на гастроли в Питер уже в статусе профессионального коллектива. Это была весна, май 1980-го года, спустя полгода после ввода войск, нашей же стране объявили бойкот, и нас поселили в гостиницу «Прибалтийская». Только что отстроенную к Олимпиаде. Она была абсолютно пустая, там было 30 каких-то случайно залетевших датчан и «Машина времени», и всё это работало на нас. Это я запомнил очень хорошо.

Одна из самых поздних по времени создания песен из программы «Маленький принц» была придумана как раз тогда. Во время поездки в Питер, о которой рассказал Александр Кутиков.

Красивая и горькая песня «Моим друзьям» написана как раз о том возрасте, в котором находились машинисты. Когда старый круг друзей куда-то уходит, разваливается школьное и студенческое братство, казавшееся таким незыблемым… Остаются лишь воспоминания – светлые, сладкие, полусладкие, сухие, крепленые и так далее.

«Яма»-пивнуха. Это было место Архитектурного института. Была «Яма», было «Полгоры», это такой вот переулочек, который спускается к «Сандуновским баням», там на «Полгоры» была столовая самообслуживания, где всегда было пиво. А на столе тогда бесплатно стоял хлеб, горчица, соль и перец – этим можно было питаться, а пивом можно было запивать. Потом была «Зелёная гадина» — это на Трубной площади, и «Тошниловка», не помню где уже.

В ту Олимпиаду произошло и еще одно событие, которое средствами массовой информации не освещалось вообще. Только в «Вечерней Москве» появился маленький квадратик в углу последней страницы. Тем не менее, страна узнала о случившемся сразу – и потрясение от этого не прошло до сих пор. До 25 июля 1980 года в Советском Союзе был один по-настоящему народный артист. Но в этот день Владимира Семеновича Высоцкого не стало.

Что творилось в Москве в эти дни, описано в сотнях воспоминаний. И все равно неописуемо. 28 июля, в день похорон, тысячи людей перекрыли Садовое кольцо – и провожали гроб от Театра на Таганке до Ваганьковского кладбища. На Таганке у гроба началась давка – и тогда Юрий Любимов вылез на крышу автобуса и сказал, приложив палец к губам: «Тише! Не будите его!» И давка прекратилась. Милиционеры, против обыкновения, даже не пытались мешать людям – все-таки хоронили капитана Жеглова. Макаревич в те дни написал песню памяти Высоцкого – она потом выйдет на его первом сольнике.

«Машинисты» сорвались на похороны Высоцкого прямо с репетиции – там они дорабатывали одну из новых песен.

«Барьер» был написан в 1980 году, совершенно точно. Мы, когда его репетировали, умер Высоцкий. Мы бросили репетировать и поехали на Таганку. Очень обидно, потому что песня «You’re In The Army Now», которая сильно с «Барьером» похожа, появилась позже.

На четыре года почти.

«Барьер» оказался песней провидческой. В самом начале золотого века русского рока Андрей Макаревич умудрился предсказать конец этого самого золотого века – и объяснить, почему он неминуем.

На самом деле такие ситуации всегда возникают. Не нужно революции, чтобы этого дожидаться.

Тогда были ситуации, когда мы ушли работать профессионально, в Росконцерт, многие группы, которые остались в андеграунде, стали к нам относиться не очень хорошо.

С плохо скрытой завистью. 

В 1980-м году закончилась еще одна легенда. К этому времени бывшие участники ливерпульской четверки уже десять лет как разругались. Ринго Старр более-менее успешно занимался кинокарьерой и записывал пластинки. Пол Маккартни еще раз добился громкого успеха со своей новой командой Wings, но в 1980 году его взяли в Токийском аэропорту с коноплей и на несколько дней упекли за решетку, а Wings тем временем развалились. Джордж Харрисон тоже работал соло, он начал набирать обороты как раз к концу десятилетия, женился второй раз – и как раз на его свадьбе трое из четверых битлов встретились впервые за десять лет. Четвертый, Джон Леннон, жил в Америке, занимался домом и семьей, воспитывал сына Шона, пек ему булочки и о музыке, казалось, забыл навсегда. Но в 1980 году он вернулся – с мощнейшим альбомом «Double Fantasy», записанным на пару с женой, Йоко Оно.

После выхода альбома Джон немедля взялся за следующий. Он планировал европейское турне, он начал налаживать контакты с бывшими коллегами – даже позвонил Полу Маккартни, с которым не общался много лет. Все рухнуло в один момент. 8 декабря 1980 года Марк Дэвид Чэпмен застрелил Джона на пороге его дома. Пятью пулями.

Мы были на гастролях в каком-то сибирском городе, тогда мы об этом узнали. Что касается альбома, я уже не так сходил с ума по его сольным пластинкам. Мне не нравилось, что Йоко ему мешает делать ту музыку, которую я люблю. Так что Маккартни меня интересовал больше.

Меня очень поразила его пластинка, но я всегда вычленял творчество Йоко из творчества Леннона, поэтому даже когда переписывал эту пластинку себе на кассету, я просто пропускал все номера, которые были записаны вместе с Йоко. Мне показалось, что у него как бы вновь появились музыкальные крылья. Это был замечательный альбом, во всяком случае, в той части, которая касалась Леннона. Для меня его смерть была трагедией.

Это была трагедия для всех нормальных людей. Все советские рок-музыканты дышали «битлами» – и никогда не стеснялись этого. Напротив, этим гордились. И при звуках следующей песни The Beatles буквально встают перед глазами.

Надо сказать, что корни этой песни не только в «битлах» — были у «Машины времени» и другие любимые авторы. В 1970-е годы блистало на мировых площадках арт-роковое трио Emerson, Lake & Palmer. Кит Эмерсон играл на синтезаторах – а тогда они больше всего напоминали здоровенные платяные шкафы, утыканные проводами. На этих штуковинах Эмерсон не только играл – но и перекатывался через них, метал в них ножи и даже, простите за такую деталь, вытирал ими то место, где спина теряет свое благородное название.

А когда почтеннейшая публика уставала от издевательства над своими ушами, басист Грег Лейк брал в руки шестиструнную гитару и затягивал балладу своего сочинения. Именно лейковские медляки и вдохновили Андрея Макаревича на сочинение «Флага над замком»

Почти на каждом альбоме Emerson, Lake & Palmer всегда была одна песня Лейка, под акустику с очень красивой мелодией. У этой песне ноги абсолютно оттуда выросли. 

Смотр-конкурс начинающих советских рокеров прошел в марте 1980-го в Грузии. Называлось это фестивалем «Весенние ритмы-80». Концерты проходили в Тбилиси и в Гори. Состав участников был, по нынешним понятиям, довольно пестрым – наряду с «Машиной времени» и «Автографом» там была, например, группа «Интеграл» Бари Алибасова с солистом Юрием Лозой. Впрочем, тогда этот антагонизм не ощущался, все были полузапрещенные, все вырвались чудом, все не верили глазам, ушам и прочим частям тела, и тот же «Интеграл» в лучшем виде выпивал с самой скандальной командой фестиваля – ленинградским «Аквариумом». Тот, первый фестиваль его участники вспоминают до сих пор…

Была очень хорошая дружеская обстановка. Удивительно, насколько джазовые российские музыканты всю жизнь что-то делили между собой, кто лучше, кто быстрее, кто умнее. В рок-тусовке отсутствовало соперничество, то есть все – это была большая, большая семья, братство такое. В Тбилиси было изумительное состояние у всех, благодаря этому.  

Из Тбилиси «машинисты» вернулись победителями. Кроме того, Союз журналистов отметил поэзию Андрея Макаревича специальной премией. Этой чести удостоились песни «Снег» и «Хрустальный город». Обе они вышли на двойном диске, представлявшем участников фестиваля. Хотя ни та, ни другая песня в Тбилиси не игрались и были взяты из студийных записей. Но что-то же нужно было ставить на пластинку! Нельзя же было включать в нее следующий номер – даром, что весь яд в нем был направлен в сторону коллег по цеху.

«Машинисты» взяли классический рифф группы Deep Purple — из боевика 1974 года «Might Just Take Your Life» – слегка подредактировали его и сочинили на этой основе свой собственный хит.

Он до сих пор звучит почти на каждом концерте – причем звучит совершенно убойно.

Да. 1978-й год. Тут понятно, «харда» «Deep Purple».

Я тогда играл в «Високосном лете» и когда услышал первый раз эту песню, для меня это был такой нью-вейв жёсткий. Я не воспринимал, и до сих пор я не воспринимаю её как хард-песню. Это просто жёсткий нью-вейв.

Сейчас песню «Кого ты хотел удивить» трудно представить себе без вокала Александра Кутикова. Однако она не всегда звучала именно так.

Сначала её пел я, но я на ней срывал голос всё время. Мы поняли, что это криминально, и будут страдать концерты. Потом попробовали Маргулису её отдать, но недолго мы с ним тогда поиграли. Саня сказал: «Дай, я спою». А Саня вообще тяготел к агрессивному пению.

В общем, я не изменился до сих пор.

Я подумал, отлично, он хочет поорать, пускай.  

Да нет. Это не орать, Андрюша, это выплеск энергии. Они очень завидуют, что у меня такой громкий, мощный голос.

И противный.

Противный для вас. Есть люди, которые так не считают.

Во всей красе вокал Кутикова проявился в последней песне программы. Он эту мелодию сам и написал – хотя в соавторах ее всегда указывается Петр Подгородецкий.

Все слова написал Андрей. Музыка моя… Дело в том, что я в этом смысле человек очень щепетильный. Я считаю, что когда помогают, то нужно обязательно фиксировать это дело. Дело в том, что когда я придумывал эту мелодию, аккомпанировал мне на пианино Пётр Иванович Подгородецкий, и я счёл необходимым зафиксировать его участие в создании этой песни, хотя всю музыку придумал я сам. Она была написана, придумана, как очень медленная, сентиментальная… Андрей так ее и называл – «сентиментальное чудовище». Когда я ему показал ее первый раз, он на меня посмотрел как-то снисходительно…

Как на жабу, в общем.

Нет. Нет. Как на грязную собачонку, которая подскулила что-то. Жалко ему, с одной стороны, с другой стороны, может быть, противно слегка.

Потому что не рок-н-ролл был.

А я внутренне был готов, что все красоты моей души не будут понятны и доступны даже такому близкому другу, как Андрей. (смеется). 

Уже году в 1981-м Кутикова можно было разбудить среди ночи – и он спел и сыграл бы «Поворот» без запинки. Сейчас его, наверное, для этого и будить не надо – во сне справится… Но однажды в 1980 году – невероятное дело! – Кутиков от волнения забудет на сцене слова… Именно этот вариант был записан и вошел в альбом «Маленький принц».

По итогам 1980 года песня «Поворот» возглавила хит-парад «Звуковая дорожка» газеты «Московский комсомолец» — тогда это был первый официальный чарт в стране. Притом, что «Машине Времени» не разрешали играть эту песню на концертах! Однако по сей день «Машину» не отпускают со сцены без «Поворота».

Вообще, две трети «Маленького принца» не сходили со сцены десятилетиями и до сих пор остаются основой программы «машинистов». В чем-то это показательно для группы – меняются не столько они, сколько время вокруг них. Соответственно, меняется и оценка «Машины времени». Еще в 1970-е Макаревича ругали за дидактизм и нравоучительность – но сейчас в этих качествах разглядели и другую сторону. А именно – стремление быть точным, честным и договаривать свою мысль до конца. Что особенно заметно в наши дни, когда стада поп-и рок-исполнителей набивают свои трехминутки бессмысленными словосочетаниями и пуще смерти боятся сказать что-нибудь простое и определенное. Судьба Макаревича и его друзей складывалась очень непросто – скоро будет травля в газетах, отлучение от концертов, перемены состава… и опять последует успех. И критика. И творческие кризисы. И новые блестящие песни. Но все это уже совсем другая история…