Я говнистый человек, я это уверенно могу о себе заявить. Многих я на своем веку обидел.
В 1990 году меня покусал энцефалитный клещ, у меня была температура сорок один в течение месяца. Но я смотрел матчи сборной Камеруна, они меня спасли, и писал песни — про дурачка, альбом «Прыг-Скок». Врачи говорили, что в любой момент меня может парализовать или я с ума сойду. Я не спал все это время. А потом взял — и неожиданно выздоровел, сам, без всяких лекарств. После этого я вообще ничего не боюсь.
Я с детства не любил мерить ступени шагами — я всегда перескакивал.
Я свое творчество объяснять не могу. Есть такой писатель Харуки Мураками. Он на своем сайте объясняет все свои произведения, что он в них вложил, как сочинил «Охоту на овец», допустим. И когда я это все прочитал, то сильно разочаровался. Перечитывать Мураками мне больше неохота.
Об искусстве, о творчестве берутся судить люди, не писавшие ни единой песни, ни одного стиха, ни одной картины. Кто может судить о Ван Гоге? Только какой-нибудь Босх. Кто может писать о Янке? Я могу писать. Но ведь пишет всякая сволочь!
Я не понимаю, как без веры и надежды можно что-либо вообще делать — хотя бы и гвозди забивать.
Цитирование — это очень здорово. Взять и привнести что-то неожиданное и новое, красивое — в то, что уже… Это как взять и достать с чердака старую игрушку, сдуть с нее пыль, подмигнуть и оживить.
Каждая настоящая песня — это чудо. Любое творчество от сердца — чудо. А если его нема, то и цена всему — кусок говна.
Мне все говорят: у тебя, мол, одно — чернуха, мракобесие, депресняк. Это еще раз говорит о том, что ни хрена никто не петрит! Все мои песни (или почти все) — именно о любви, свете и радости.
С Янкой у нас постоянно происходили свирепые стычки на тему любви к человечеству. Она призывает любить и жалеть человека просто за факт его существования. По мне же, человек — изначально это ничто, это говно в проруби, кукиш в кармане. Однако он может, способен вырасти до великих наднебесий, до вечности.
Мне всегда было мало. Я не понимаю слово «неплохо» — оно перечеркивает все, что за**сь.
Моя беда в том, что в силу потакания своему характеру я упустил возможность встретить одного или двух таких же, как я, безумных и безобразных. И вот взяли бы мы и создали бы нечто столь великое, сильное и живое — песню, идею или просто чувство, импульс — то, что просто не позволило бы произойти тому, что столь печально произошло со всеми нами.
Любовь, по‑моему, вещь страшноватая. Все настоящее страшновато.
Рок-н-ролл — это действительно народная музыка. Вообще все, что делается честно, изо всех сил, отчаянно и здорово, — все народное.
Анархия — это такое мироустройство, которое лишь на одного. Двое — это уже безобразно много.
Как поет Гребенщиков — где та молодая шпана, что сотрет нас с лица земли? Нет никакой такой шпаны. Стало быть, это будем мы — старая шпана, которая будет до конца мочить и воевать.
Я не понимаю, что происходит в мире сейчас. Неужели до такой степени дошла ситуация, что какие-то команды, по моим понятиям совершенно бездарные, типа Radiohead, стали главными темами дня. Это же дрянь!
Если раньше я чувствовал свою непричастность к тому, что происходит кругом, то теперь чувствую причастность. Может, потому что старый стал. Ощущение такое, что я наконец-то родину почувствовал под своими ногами. Я здесь живу. Я отсель. Не хочу никуда больше.