Джоанна Стингрей в свежем интервью рассказала, как в 80-х Виктор Цой и Борис Гребенщиков относились к своей узнаваемости.
Самым узнаваемым был, конечно, Гребенщиков. На улице — в шапке и пальто — его не особо узнавали, но на лестнице его дома, изрисованной граффити, постоянно толпились фанаты — пели песни, пытались заговорить. Как-то раз, это было в конце 1985-го или в начале 1986-го, мы с Цоем зашли в булочную за хлебом. И вдруг его узнали — сначала один человек, потом еще — в конце концов собралось человек двадцать, которые хотели до него дотронуться или взять автограф. Он был в шоке. Схватил меня за руку и сказал: «Бежим отсюда!» Мы выбежали, они за нами. Цой смеется, говорит: «Чего они за нами бегут?» Он не понимал своей славы, не считал себя гением. Вот, например, Сергей Курехин был гений и понимал это. Он так прямо и говорил: «Я лучший». И в этом не было хвастовства, это был факт.
Борис прекрасно понимал, что он божество. Что в нем есть энергия, талант, которые привлекают людей. От него действительно исходил свет, а люди хотят быть рядом со светом, и я не исключение. А Цой даже во времена стадионной славы оставался очень простым человеком, не считал себя звездой, и в этом было его очарование. Пересмотрите финал последнего концерта «Кино» в «Лужниках»: вот он поет, в этой своей фирменной позе, в образе, от него исходит сумасшедшая энергия. Но концерт заканчивается, и он тихо и смущенно говорит что-то вроде: «Спасибо большое, что вы все сюда пришли. До свидания. Всего вам доброго». Он произносит это как застенчивый ребенок, а не как всенародный герой.
Смотрите также:
Джоанна Стингрей готовит книгу к 60-летию Виктора Цоя
Чтобы увидеть новость полностью, перейдите на полную версию страницы