Найк Борзов не ставит задачу удивлять, но у него это органично получается. Целый год шла работа над альбомом, название которого музыкант озвучивает только сейчас. По его словам, новый материал кардинально отличается от всего, что можно услышать в наше время и за прошедшее десятилетие в целом.
Артист вспоминает о том, как и зачем «умер для всех» в 2003 году, рассуждает о язвах времени и объясняет, почему ограничение технических возможностей может дать безграничную свободу.
— Что помогает не опускать руки и двигаться вперед, несмотря на все происходящее вокруг?
— Просто по-другому не получается. Я не могу иначе и не представляю себя без того, что я делаю. Это то, что придает моей жизни смысл. Если перестану этим заниматься, просто умру, и все. Зачем?
Было время, когда я умер для всех. Некоторые думали, что физически — даже в прессе об этом писали. Это произошло в 2003-м после игры в спектакле «Нирвана»: я залег на дно и вынырнул только в 2010-м. 7 лет меня не было в эфирном пространстве.
Когда я начал давать концерты, многие не верили, что я живой. Иногда я так делаю. Не планирую повторять этот опыт, по крайне мере на такой большой срок, но, тем не менее, когда я пишу альбом, полностью отрезаю себя от внешнего мира. У меня накапливается достаточно впечатлений до этого, и, когда я сажусь в студию, для меня существуют только песни — то, как их сделать, записать.
— Что происходит сейчас?
— Я заканчиваю работу над альбомом «Капля крови создателя» и в первый раз озвучиваю его название. За прошедшее десятилетие я выпустил две пластинки — «Изнутри» (2010) и «Везде и нигде» (2014) (двойной релиз «Молекулы» я не считаю — это был не новый материал, а сборник перезаписанных песен).
Если сравнивать принцип работы над ними и то, что я делаю сейчас, — это абсолютно противоположные истории. Там я использовал любые средства — жирные студии, дорогих музыкантов, аппаратуру, которой бы позавидовали многие западные артисты, аналоговые 48-канальные магнитофоны, любые комнаты для записи барабанов. Хочешь бомбоубежище? Пожалуйста! Длинный тоннель? Без вопросов.
Сейчас я решил сделать пластинку совершенно по другому принципу, в хорошем смысле слова — вернулся к своей детской непосредственности. Взял то, что есть у меня самого, закрылся в комнате и за год записал в ней альбом, как я делал это у себя дома в 80-х, в 90-х…
Примерно так же, в подвале детской музыкальной школы, был записан «Супермен», 20-летие которого я отмечаю в этом году. Я сознательно ограничил себя в средствах, потому что в таких условиях начинаю наиболее активно экспериментировать. В голове включается конструктор, образуются новые нейронные связи. Мне нужно самому продумывать, как лучше записать инструменты.
Мой друг спаял мне ламповый преамп (электронный усилитель, который преобразует слабый электрический сигнал в более мощный. — Прим. авт.). Это Влад Креймер по прозвищу Самоделкин — один из самых талантливых современных звуковых инженеров в России. Он давно вывел теорию о том, что ламповый, аналоговый звук — космический. Потому что лампа — это вакуум, как и космос.
Помимо этого я использую какие-то странные самодельные микрофоны, другие приборы. Записываю барабаны не на 15 каналов, как принято, а на 2, и они звучат очень круто. Бывало, я хотел сначала сделать демо, а в конце дня понимал, что уже готова финальная версия песни и ничего переписывать мне не хочется.
— К чему привели все эти эксперименты?
— Альбом получился совершенно другим, отличным от того, что вообще сейчас происходит в музыке. Его сложно поместить в какие-то жанровые рамки. Я использовал в основном живые инструменты, электронику — очень дозировано. Многое записал сам, но подключились также и музыканты из моей группы — гитаристы Владимир «Корней» Корниенко и Артем Садовников, барабанщики Евгений Бордан и Федор Попов, клавишники Вадим Каверин и Евгений Соколовский.
В песне «Волны прошлого» звучат две бэк-вокальные партии в исполнении Нади Грицкевич (проект «Наадя». — Прим.) и Лены Кауфман, а в композиции «Слышу тьму» — втором сингле с пластинки, на который сейчас снимается клип, можно услышать мою дочь Вику.
Параллельно она сама стала сочинять песни, над аранжировками которых мы с ней работаем и готовим к выходу ее первый EP. Это очень забавно: у меня давно была мечта клонировать себя в образе девушки, поющей моими интонациями, только, естественно, женским голосом. Сейчас я вижу не клон, конечно, но такую — mini me, сам подпеваю в некоторых песнях, и это какая-то классная, безумная психоделическая история по ощущениям.
— Возвращаясь к свежей пластинке, можно ли назвать ее концептуальной?
— Я вообще люблю находить концепцию во всем — это моя тема. Когда уже был готов треклист из 9 песен, я понял, что в нем вырисовываются определенные блоки. Я назвал их элементами — философский, состоящий из 3 композиций, романтический, галлюциногенный и духовный — из 2 композиций каждый.
Интересно, что возникло много параллелей с уже упомянутым альбомом «Супермен», выпущенным в 2000-м. Выход обоих приходится на первую половину года. Над клипом «Реакция на солнце» — дебютный сингл с альбома «Капля крови создателя» — работал ученик оператора, снимавшего видео на первый сингл «Три слова» из «Супермена». Там вокальные партии исполняла моя бывшая жена Руслана Борзова, здесь поет уже дочь — Виктория Борзова.
Рабочее название нового альбома тоже начиналось на букву «С». Я хотел назвать его «Сверхновый», но подумал, что, когда выйдет следующий, это уже будет выглядеть странно. Его тогда не получится оставить вне времени, и он будет иметь отношение только к прошлому, а прошлого для меня не существует.
— И все-таки ты отмечаешь юбилеи знаковых работ из прошлого. Осенью, например, был концерт в честь 25-летия альбома «Закрыто». Интересно, что он до сих пор звучит абсолютно актуально. В чем секрет?
— Просто, когда я в процессе, то, отключая голову, не стараюсь привести песни к общему знаменателю, не думаю о том, попадут ли они в эфир, словят ли хайп, окажутся ли на первых строчках чартов. Для меня главное — сделать их максимально близкими к тому, как я сам их чувствую и слышу, чтобы композиция в финале звучала с тем же настроением, с которым она играет изначально в моей голове. Меня это волнует гораздо больше.
В этом смысле я все-таки живу вне времени — везде и нигде, как в названии одноименной пластинки. Своей музыкой я постоянно опережаю время. Возможно, поэтому она не всегда выстреливает сразу: для того чтобы понять ее, людям иногда надо переслушать несколько раз, что-то пережить.
— Остается ли возможность заниматься сайд-проектами?
— В прошлом году я сконцентрировался исключительно на своем альбоме и отсекал все мысли заняться чем-то другим, если они возникали. Это сработало: я очень круто воспитал себя. Как монах.
Сейчас у меня запредельный уровень спокойствия, с которым я могу запускать в космос корабли и преодолевать сверхзвуковые скорости. (Улыбается.) На данный момент есть параллельные истории. Помимо работы с дочкой это сольный проект моего друга Игоря «Бегемота» Бажанова, идеолога культовой группы «ХЗ», которая распалась в позапрошлом году. Я принимал участие в работе над его материалом — это такой панк-рейв-шансон, безумный, авангардный, шизофренический поток сознания. Я там играю на барабанах, что-то сочиняю, много пою.
Кроме того, есть экспериментальная группа Killer Honda, которую мы создали в свое время с Максимом Шевченко и Ариной Белых. Мы не заявляли о распаде, но уже года три не можем выпустить вторую пластинку. На самом деле осталось только записать наши с Максом бэк-вокальные партии, перкуссию и все это свести.
Еще совсем недавно я нашел домашние записи своей первой группы «Инфекция», которую создал, когда мне было 14 лет. Это катушка с двойным альбомом 1987 года в классном качестве. Я больше 30 лет считал ее утерянной. Материалы выйдут ограниченным тиражом на кассетах и дисках вместе со всеми другими, созданными за время существования «Инфекции», включая концертные.
— Давай еще немного поговорим о наболевшем. В начале интервью ты сказал, что некоторые артисты платят за эфиры. Какой в этом смысл, если сейчас с бешеной скоростью развиваются технологии и все можно найти в Интернете?
— Радиоротации обеспечивают успешные гастроли в самых дальних уголках страны — это сразу поток. Интернет у нас пока так не работает: только более подвижные ментально люди, которым не лень, ищут там что-то, копают, а большинство все-таки предпочитает сидеть перед телевизором, переключая каналы. Таких людей больше, чем тех, кто хочет что-то находить, развиваться.
Но, конечно, хотя принято говорить о различиях публики в больших городах и в глубинке, везде есть те, кому небезразлична красота, стремление к ней. Поскольку я не занимаюсь созданием какого-то массового продукта, на мои концерты в разных точках нашей страны приходят люди, у которых есть нечто общее, те самые ищущие.
— Какую окраску для тебя имеет определение «русский рок»?
— Скорее все-таки уничижительную. Мне кажется, оно уже стало именем нарицательным и его используют, когда человека хотят немножко оскорбить, дать понять, что он не в теме.
Просто понятие «рок» — шире. В нем, как и в любом музыкальном направлении, есть множество нюансов, подстилей, разветвлений. Говоря о русском роке, меня долгое время приглашали в качестве эксперта на радиостанцию, конкретно специализирующуюся на этом жанре. Там нужно было высказывать свое мнение о музыке новых молодых ребят — и дальше по результатам голосования слушателей уже принималось решение, попадут ли они в эфир.
Почти все копировали «Алису», «Сплина», «Чиж & Co» и прочих мастодонтов. Но совсем недавно я ехал в 5 утра в аэропорт и услышал по радио в такси песню, которая мне совершенно не понравилась, но абсолютно четко попадает под категорию «русский рок» и при этом не похожа на то, что было создано раньше. То есть сейчас возникает уже новая, молодая формация так называемых русских рокеров. Любопытно наблюдать такую цикличность.
Чтобы увидеть новость полностью, перейдите на полную версию страницы