«А вот с этой песней много лет была полная непонятка. В те времена – в середине 80-х – я радовался чуду писания песен так, что ни одного слова в простоте не писал. С одного бока всегда должно было быть дао дэ цзин, с другого смерть Артура. Тут тебе и индийские трактаты о поэзии, и северные руны, и кельтский древесный алфавит. А у подъезда школьной служебной жилплощади, где формально говоря людям и жить то не положено, но мы тем не менее жили. Вдруг начинает дежурить черная волга и сидят в ней мужчины в одинаковых серых плащах, скучают и делают вид, что тебя совсем не видят. И думаешь: «Господи, милые мои, стыдоба-то какая. Неужели вам здоровым мужикам нечем больше заниматься? Неужели перевелись в России бандиты, убийцы, насильники, коррумпированные чиновники, в конце концов? Неужели мы зажили в таком раю, что нищие самодеятельные музыканты и их друзья стали самой страшной опасностью для государства?». И вот этой совершенной безвыходности и этой нелепости этой ситуации и всего, что было дома – слова вдруг начинают выливаться, как горячая лава, без всяких ссылок на средневековые трактаты. Ну, почти без всяких ссылок. И потом эта песня играется на публике один раз и полностью пропадает из памяти. И тридцать лет лежит ненужная. А потом всплывает и оказывается снова вся про «сейчас». Вот только конец был не дописан, год бьешься – и то не подходит и это не подходит. И за три минуты до записи вдруг приходит нужное слово. И нажимается кнопка «Запись» и пошло. В общем, нервная работа – эти песни».
Чтобы увидеть новость полностью, перейдите на полную версию страницы